Я узнал его еще издали: по выгнутым кавалерийским ногам, по наивной крестьянской улыбке. Поравнявшись, мы отдали честь друг другу. Я видел, как блесной сверкнул его взгляд в мою сторону. Из-за маленького роста он мог увидеть только два просвета на погоне. Потому он вскинул руку к козырьку на мгновенье раньше меня: а вдруг я старше по званию. И тут мы встретились глазами.
– Ты?- остановил Головкин.
– Почему – ты ?
– Вы, товарищ майор.
-Вы, вы меня не узнаете?
В ответ я пошевелил плечами.
– Вы учились в Военном училище связи?
– Так точно. Здесь, в Ленинграде, на Суворовском проспекте №32. А казармы сзади, на Парадной улице, в старых армейских корпусах.
-Батальоном командовал полковник Большаков?- cпросил он.
– Да. Павел Васильевич.
– А командиром роты- капитан Широв. Я… Я был вашим командиром взвода.
Лицо его стало покрываться румянами от усилий, которые он прилагал, чтоб вспомнить мою фамилию.
– Вас не помню. – И я показал на часы: -Извините, мол, спешу…
…Первые послевоенные, несытые годы. Большинство из нас выглядело неважно: худые, слабосильные. В училище, по тем временам, кормили хорошо. Особенно смаковали мы, когда к чаю выкладывали белый хлеб, желтые прямоугольники масла и хрустящие кусочки сахара. Таких яств мы не видывали еще с довоенных лет.
Он, Головкин,- наш первый армейский учитель. Из офицеров, командир взвода-прямой и самый непосредственный начальник курсантов. -Самый близкий и самый душевный-, думали мы, молодые, необученные, только что прибывшие из гражданки.
Располагало нас к нему его окрытое простецкое лицо, широкая разоружающая улыбка: -Ну свой, в доску.
А на деле он оказался мелким, пакостным. Ему доставляло удовольствие наказывать подчиненных. Когда он объявлял взыскание, он излучал радость. Может быть от того, что мы были более образованы и начитаны, чем он. В училище, в том году, впервые набирали допризывников со средним образованием. И это давило его. Поэтому он старался унизить нас, опустить на ступеньку ниже.
В пятницу, накануне выходных дней, он особо тщательно проверял порядок в казарме, поднимал одеяла, перебирал предметы в прикроватных тумбочках. В результате, некоторые из нас лишались увольнений в город- он находил за что.
Но особенно он усердствовал, когда мы несли караульную службу. Старший лейтенант Головкин, помощник дежурного по училищу, перелезал через забор и появлялся в караульном помещении нежданно- негаданно, ночью, в обход часового. И заставал порой смену не бодрствующей, а спящей. Проходил, подкрадываясь, на цыпочках, по длинному коридору главного здания, к внутреннему посту и отнимал оружие у дремлющего часового. И затем докладывал начальству о всех обнаруженных нарушениях. Мы не понимали его поведения в этих обстоятельствах. Учи! Но не таким подлым способом!
Однажды Головкин простодушно и с сожаленим посетовал, что ему не удается застать врасплох на посту некоторых курсантов. В их числе он назвал и мою фамилию.
– А у вас дети есть?,- спросил я его.- Двое,- сказал Головкин.- Могут остаться сиротами,- закончил я свою мысль и добавил: -Часовой при нападении на пост имеет право применить оружие.
Мне вспомнился случай, который произошел с Бонапартом Наполеоном. Тот однажды обнаружил спящего на посту солдата. Сопровождавшие его генералы замерли, ожидая наказания. Но главнокомандующий взял солдатское ружье и встал на пост. И стоял, пока его не сменили в положенное время. Солдата не наказал, а дал время на отдых.
…Зимняя ночь выдалась сырой и морозной. Трудно стоять на посту под утро, когда тяжелые веки смыкаются, а сам весь качаешься, как маятник. Я выходил на открытое ветру место и ходил безостановочно, всматриваясь в тени, отбрасываемые столбами, деревьями. И вдруг я заметил чучело, подобно тому, на котором мы отрабатывали приемы рукопашного боя. Оно пряталось, когда луна выходила из-за туч, и приближалось ко мне, когда лунный свет исчезал. Неожиданно я почувствовал, как кто-то рвет у меня винтовку. Я поддался рывку и, развернув трехлинейку, прикладом ударил чучело. Оно по-человечески вскрикнуло. -Нападение на пост- ,-мелькнуло в мозгу. -“Коли!” ,-словно услышал команду. Я выбросил винтовку и все свое тело вперед и…
Передо мной стоял старший лейтенант Головкин. В последнее мгновение мне удалось отвести штык от него и остановиться перед ним лоб в лоб. В недвижимых зрачках его застыло последнее чувство, которое он только что пережил,- страх. Нет- ужас! Думаю, что и в моих глазах он увидел то же самое. Ведь я, только что, чуть не убил человека. Правда, глупого, но все равно, человека. Ни я, ни он, никому не рассказали о случившемся.
Иван Петрович Головкин в самом деле родился в деревне, где-то на Псковщине. В армии служил честно. Окончил офицерские курсы. Оставлен в училище. Когда женился – дали комнату. Заставили учиться в вечерней школе. Кто-то из товарищей увлек его радиолюбительством. Это и помогло ему в дальнейшем. Когда нашу «альма матер» расформировали, ему дали должность в радиолаборатории Ленинградской Военной Академии связи, имени Маршала Советского Союза С.М. Буденного. Здесь он дослужился до майорского звания. Выше, как говорится, ему не светило. Да и он, видимо, смирился. Но когда стали прибывать на учебу, в Академию, его бывшие курсанты, да еще в равном звании, пошел он к генералу А.А.Фролову. Начальник Академии посочувсвовал ему и назначил его начальником курса, то бишь опять воспитателем – должность строевая, но полковничья.
Спустя годы мы снова случайно встретились. Я – подполковник, он – в новенькой бараньей папахе полковника. Остановил меня, назвал по имени, отчеству. Но я все равно сказал:
– “Не помню”.